Подкаблучник. История знакомства №28

Порой, подбирая для людей их идеальные пары, задумываешься, а что там идеального? Врагу, казалось бы, не пожелаешь тех или иных особенностей отношений. А с другой стороны, сами участники счастливы и с упоением продолжают свою игру, ибо она отвечает всем их запросам. И такие пары далеко не так редки, как кажется, более того, они едва ли не в виде архетипов входят в наши любимые фильмы, придавая им особый колорит. Такие пары встречаешь в своем подъезде, среди знакомых, в метро или в торговом центре. Они необычны, порой комичны, но надёжнее и стабильнее многих глянцево-гламурных пар.

У нас принято высмеивать подкаблучников и часто мужчины панически боятся таковыми стать. С другой стороны, один мой знакомый психолог гордо называет себя подкаблучником и уверен, что секрет семейного счастья в том, чтобы оба партнёра делали чуть-чуть больше, чем от них требуется. Для многих, в том числе для знакомого психолога, это - сознательное решение, наградой за которое является семейное спокойствие и лад. А для определенных типов личности это едва ли не самое естественное состояние, при котором оба счастливы, несмотря на то, как к этому относится общество.

Примерно так я убеждала саму себя, готовясь к собеседованию с Надей. Надя, а точнее Надежда Петровна, была заведующей детским садиком и легендарной личностью в узких кругах. Волевая, пробивная и строгая, зачастую бескомпромиссная, требовательная и довольно радикальная, при этом готовая отдать последние штаны ради блага своих подопечных карапузов. Её боялись в ряде вышестоящих инстанций, от её взгляда трепетали воспитатели, на неё молились большая часть родителей. Это была невысокая, стройная, внешне даже хрупкая брюнетка с короткими волосами и цепким взглядом. Она не особо распространялась о своих предыдущих отношениях, не особо и нуждалась в новых, но встречать старость в одиночку в её планы определённо не входило, поэтому проведя основательное исследование рынка брачных агентств, взвесив всё за и против, она остановила свой выбор на нас.

Подходящий ей по типу личности Сева был воплощением доброты и христианского долготерпения. Официально его должность называлась су-шеф в одном из довольно уютных ресторанов на окраине города. По факту он делал всё, на что не хватало рук у других, от нарезки овощей кубиками до продумывания меню и графического оформления оного в Фотошопе. Очень мягкий и податливый, боящийся хоть как-то кого-то потревожить, кому-то помешать, улыбчивый, наивный с верными и печальными глазами сенбернара. Настолько заботливый, что даже о проведении собеседования мы договаривались дольше обычного, ибо вдруг мне будет неудобно, недосуг и вообще его устроит любое время и любые условия. Он был согласен на абсолютно любую женщину, ему просто очень хотелось о ком-то заботиться, готовить для кого-то и дома, бегать за детишками и "делать кому-то массаж пока мы смотрим всякие кино". В общем, живая мечта любой женщины, свято убежденный, что никакая женщина на него даже не посмотрит, ибо он не достаточно хорош. 

Если Сева был на всё согласен, Наде понадобилось время чтобы согласиться на такого "ни рыбу ни мясо". Озвучила она это, конечно, мягче: ей был правильный мужик нужен, а не тот, кто на диване лежать будет. Зная Севин тип личности, я с чистым сердцем заверила её, что в Севином случае диван познает чистку, пылесос и, возможно, крошки с пирожка, который сама же Надя и съест, но просто так просиживать диван Сева попросту не сможет.

Они созвонились и после долгих попыток уступить друг другу право выбора места встречи, Надя совершенно случайно назначила ему встречу в том самом ресторане, где он работал. Сева дико смутился, стал извиняться, запинаться и что-то бормотать, из чего Надя поняла только, что любой ресторан, кроме этого.

- «Но там же вкуснее всего!» - возразила Надя, пресекая поток извинений.

- «Спасибо, - скромно потупил глазки Сева, - «мы стараемся...»

- «Оу!» - Надя запоздало вспомнила, кем работал Сева, и поспешно предложила другое место. Сева вздохнул с превеликим облегчением.

Они встретились в центре, в кофейне, где сервировали меланж как в Вене. Надя вошла туда четко в назначенное время. Сева едва успел, ибо судьба, казалось, ополчилась против него: соседский пудель по имени Рокфеллер нагадил Севе на коврик, автобус уехал у него из-под носа и порвалась кобура для телефона - благо заметил он это довольно быстро и успел "пройти по следам" назад почти до самой остановки и подобрать телефон, к которому уже нацелился местный бомж. Уже в кофейне на него едва не налетела официантка. Пустой стакан из-под латте Сева перехватил уже отработанным движением, едва ли не виновато улыбнувшись перепуганной девушке, после чего удивительно точно определил, кто из всех посетительниц - Надя. Они очень напряжённо поздоровались, заказали меланж только потому что этим славилось это кафе, заказали по штруделю. И тут Сева не выдержал. 

- «Ну кто так готовит штрудель!» - взорвался доселе внешне невозмутимый несмотря на все перипетии Сева, - «будто никто не сможет отличить миндаль от грецких орехов! А яблоки режут меньше, чтобы они мягче пропеклись!»

Надя зависла с ложкой в воздухе, силясь отличить, миндаль у нее в штруделе, или грецкие орехи. К этому времени Сева успел испугаться, что сейчас такая красивая девушка от него, после его капризов, попросту уйдёт, и панически стал соображать, как спасти ситуацию. Он уже "запорол" не одно свидание неуместными извинениями, поэтому теперь принял стратегическое решение действовать иначе.

- «Надя, а знаете, как раньше проверяли тесто для штруделя?»

- «Как?»

- «Газетами. Сквозь тесто газету должно было быть можно прочитать...»

Надежда Петровна охнула. Сева воспринял это, как добрый знак, и его вдруг понесло. Слова, байки, шутки и комплименты лились из него потоком, окружали Надежду Петровну сладкой патокой, сбивали с толку и обхватывали, как кольца удава. Вскоре она уже не понимала отдельных слов, но он явно говорил что-то хорошее. Надежда на всякий случай улыбалась, подкручивала прядку и пыталась флиртовать. Попытки этот поток заткнуть казались заведомо бесполезным занятием, поэтому она расслабилась и позволила этому потоку её унести. Иногда именно отсутствие сопротивления - залог приятного вечера.

Воодушевленный таким успешным началом, Сева расхрабрился и предложил второе свидание. Надежда ещё не успела прийти в себя, и неожиданно согласилась даже на то, чтобы он забрал её с работы. Сева пришел в восторг от того, что она работает в детском садике, это значило, что она - добрейший человек из всех возможных, и вообще... Второй поток комплиментов был короче первого, но не менее тёплым и уютным.

Отношения развивались сказочно. Сева приходил в садик, играл с детьми, проявлял чудеса заботливости и внимательности, привозил пироги и тортики собственного приготовления, придерживал перед Наденькой двери и уступал ей место, помогал одеть плащ и даже брал на себя мелкие ремонты. Надя изумлённо смотрела на то, как галантно он с этим всем справлялся до того, как она даже руку протянет, чтобы сделать что-то самостоятельно. Причём Сева делал это так ненавязчиво, между делом, что Надя даже не успевала возмутиться, что он ей ничего делать не даёт. Она теперь порой со смехом, а порой с искренней досадой думала о том, как, пока все женщины позволяли мужчине делать мужскую работу, она упорно делала всё на свете сама.

Сева же всем видом показывал, как он боится Наденьку потерять, что Наденька возьмёт, да и решит, что он ей сто лет не нужен. Он старался угадывать все её желания, всячески подчеркивал, что она всегда права, срывался к ней в любое время, готовил, мыл посуду, выносил мусор... и чуть что, начинал печально вздыхать, что он недостаточно сообразительный, недостаточно решительный, пробивной, хваткий и так далее. И Надежда Петровна, уж на что внешне хрупкая и элегантная, тут же рвалась грудью на амбразуру ради Севочки. А то он такой нежный, не справится без неё.

Это было чем-то логичным и само собой разумеющимся. Он заботился о ней, а она - о нём. Иногда эта забота была несколько чрезмерной, создавалось впечатление, что Сева этой заботой душил, при этом сам то и дело казался беспомощным, как едва вылупившийся цыпленок. Но Надежде Петровне руководить было не привыкать - двумя-тремя резкими репликами она моментально приводила Севу в чувство и в форму.

Это было чем-то логичным и само собой разумеющимся. Он заботился о ней, а она - о нём. Иногда эта забота была несколько чрезмерной, создавалось впечатление, что Сева этой заботой душил, при этом сам то и дело казался беспомощным, как едва вылупившийся цыпленок. Но Надежде Петровне руководить было не привыкать - двумя-тремя резкими репликами она моментально приводила Севу в чувство и в форму.

Сева возможно и не сообразил бы, что на такую диспозицию можно было жаловаться, но его поведение на работе вызвало резонанс. Повара и официанты сразу же заметили, что компанейский и почти безотказный Сева где-то пропадает, панически боится опоздать и каждый день в назначенное время кому-то звонит. Бывалые да опытные мужчины сразу сообразили, в чём дело, и даже не поленились растолковать это Севе. Труба, мол, твоё дело. У тебя завелась женщина, и теперь твоя жизнь тебе больше никогда не будет принадлежать.

- «Но я Наденьку люблю...» - робко заикнулся Сева.

- «Да-да, так оно в начале и выглядит», - подтвердили коллеги, - «а потом тебе не оставляют места в шкафчике в ванной из-за всех её кремов и масел, холодильник забит овощами, соевыми йогуртами и прочими примочками, что и пиво негде охладить, а тебе полагается заниматься стиркой, мытьём посуды и выносом мусора... Бах, и ты уже не мужик!»

Сева не спорил. Он смутно осознавал, что до того самого настоящего мужика, о котором говорят коллеги, ему и далеко, и не нужно. Ну не был он мачо, который бы мог стукнуть кулаком по столу, кого-то послать или потребовать, чтобы все его обслуживали. Он, по правде, даже сейчас возражать остерегался, поэтому просто сидел и виновато улыбался: да, вот такой я непутёвый...

- «А дальше больше!» - такая его реакция была оценена, как знак согласия и разрешение на продолжение, - «сначала от тебя требуют просто говорить с кем ты был, потом - дополнительно быть дома в десять вечера, а потом и вообще не дают с приятелями встречаться, ибо ты после них, якобы, пьяный!»

Сева испуганно посмотрел на свою почти допитую до дна бутылку пива, потом на часы и поспешно подскочил с кресла.

- «Ребят, всё было отлично, но меня Наденька ждёт!»

Вслед ему раздавались хохот, призывы задержаться и возгласы, что он - "алень", "дурак" и "подкаблучник". Он потом ещё не раз слышал это как от друзей, так и от посторонних. Да, Надя действительно была порой сурова, она больше зарабатывала и у неё было меньше времени заниматься домом. Когда они отважились на общего ребенка, именно Сева скакал вокруг него с бутылочкой, грел ему животик от газиков и потом носился с ним во дворе.

Иногда ему это не нравилось, он страдал, боялся Надю и надумывал себе страшилок. В такие моменты больше всего хотелось сесть на прямой рейс куда-нибудь в Париж, а по прибытии сжечь паспорт, чтобы не быть высланным обратно. Ну, или хотя бы ощутить свободу, распивая дешёвое пиво из банки в сквере со старыми друзьями.

Дальше мыслей оно, впрочем, никогда не заходило: не бывает же счастья "просто так", без труда. А дети, семья - это же счастье. И сколько бы ради них не пришлось трудиться, Сева был готов. И трудиться, и жертвовать, и страдать - лишь бы семье было хорошо. И именно в этих трудах и страданиях он, как ни странно, был абсолютно счастлив, совершенно не мысля себя без них. Ну, прилетел бы он в свой Париж, и что? Кому он там нужен? О ком ему там заботиться? Да и, если уж совсем честно, куда он без Наденьки с её уверенностью, решительностью и совершенно чётким знанием, что нужно делать? Ей богу, немыслимо!